Во главе страны стоят Николай II и Александра Федоровна. У них четыре дочки, которые называют друг друга ОТМА, как они говорили друг про друга, — Ольга, Татьяна, Мария и Анастасия, и самый маленький сын Алексей. Николай II в мирное время был вполне себе годным для службы государем — он свою работу не любил, но был очень ответственный. Поэтому, когда читаешь его дневники, то все время хочется, чтобы он уже начал кататься на байдарке или на коньках, или читать детям вслух, потому что он этого очень хочет. И когда он принимает два доклада министра, это заканчивается как бы вздохом облегчения.
Но при этом он ничего не игнорирует, не симулирует, работает. Это, как мы сейчас будем говорить про элиту, — прежде всего спортсмен.
Всегда возникает вопрос: вот государь Николай II — почему он никогда не позвал Антона Павловича Чехова в Зимний дворец и не сказал: «Антон Павлович, почитайте, пожалуйста, детям «Каштанку»?» Я уж не говорю о том, чтобы Блок прочитал «Незнакомку» Александре Федоровне.
Это были государь и государыня, которые жили вне русской культуры. То есть они, конечно, читали «Войну и мир», думаю, что читали Достоевского, хотя не очень в этом уверен.
Но в общем она заканчивалась классикой, причем это не очень их интересовало. Видно, что читает государь, что они читают вслух, — это, как правило, условно говоря, Уилки Коллинз. То есть это английские романы; иногда французские. Из того, что он читал по-русски, он традиционно любил историю — так же, как его отец Александр III. Это ему было интересно, — особенно, конечно, военная история. Можно сказать, что Николай II в некотором смысле был подкаблучником.
Александра Федоровна до 1914 года немного встревала в политику, хотя у нее были свои идеи. Основная ее идея заключалась в том, что она относилась к мужу, как к сыну, — это часто бывает. Ей все время казалось, что его обижают. И поэтому она всегда ему писала: «Будь, как Павел». Он не может за себя постоять. И всякие там Столыпины и великие князья Николаи Николаевичи заслоняют государя, навязывают ему свою волю. А он и вправду был очень деликатным человеком, и ему было очень трудно сказать неприятное в лицо кому бы то ни было. Поэтому «чем больше он улыбался, — это пишет Витте, — тем больше был шанс, что этот министр будет уволен». Потому что ему было страшно неудобно перед ним, и он хотел быть как можно более ласковым, чтобы это будущее как-то уничтожить.
До 1914 года, особенно в правление Столыпина, это было не очень важно, потому что государь и государыня не вникали в детали. Их интересовали административные назначения. То есть кадры они как бы держали; остальное было неважно. Доклады министров, утвержденные премьером, государь, как правило, подписывал автоматически. Мало когда он возражал какому-нибудь министру.
